Правда в том, что плохие вещи происходят.
Они случаются независимо от твоего желания. Ты можешь быть хорошим человеком или плохим. Скучным или веселым, любимым или одиноким. Красивым, преданным, дружелюбным, замкнутым, молчаливым, харизматичным, каким угодно. Плохие вещи происходят утром понедельника, пока ты едешь на работу, вечером пятницы, пока ты смеешься с друзьями, посреди детства или под старость, в красивых местах и унылых закоулках твоего провинциального города. Плохие вещи можно предугадать и выжидать удара, плохие вещи падают как снег на голову посреди знойного июльского дня, но они происходят. И они всегда оставляют след.
Однажды со мной произошла очень плохая вещь. Я называю ее травмой и иногда показываю, как боевой шрам. Раньше я его прятала, потом ковыряла, разбирая по ниточкам еле срастающиеся швы, потом распахивала изящным жестом фокусника-мазохиста перед каждым встречным или напротив, тщательно гримировала, скрывая от рода людского. Я высмеивала, выплакивала, выкрикивала и молчала каждую секунду тех событий, что вписаны в этот шрам.
Правда в том, что плохие вещи определяют нас.
Для кого-то этот шрам - весь человек сам, он скукоживается до размеров плохой вещи, остается в ней жить и катится по дороге из желтого кирпича навстречу освобождению из плена бесконечно повторяющейся боли. Для кого-то - лишь напоминание о том, что плохие вещи наступают и не важно, боишься ты их или нет - они просто есть. Кто-то умудряется забывать и лишь иногда, оголяя свою душу из-под сотен социальных масок, с удивлением обнаруживает косой ожог от случайной пули.
Моя плохая вещь лишила меня целостности. Она случилась слишком рано, чтобы я сформировалась и могла твердо сказать, где заканчиваюсь я и начинается травма. Она случилась слишком поздно, чтобы подсознание сожрало воспоминание и переработало в какое-нибудь ненавязчивое расстройство. Я не знаю, какие из моих поступков, хороших ли или плохих, продиктованы болезненным опытом, заключенным в этом шраме - но иногда я замечаю паттерны. И я не уверена, что существует какое-либо я без этих невротических расстройств, но иногда я не узнаю свое лицо, потому что человек со шрамом и человек без шрама - это все еще не я.
Правда в том, что плохие вещи причиняют боль.
Кто-то ломается от боли и остается навсегда ее заложником, пропитывая каждый момент своего бытия безудержным криком отчаяния. Кто-то закрывает свое сознание от нее, вымещает за пределы себя и тщательно бежит от этого знания всю оставшуюся жизнь. Кто-то медленно, кусок за куском, проглатывает боль, перерабатывая в опыт, чтобы заштопать им рваную рану, оставленную той плохой вещью, что ее вызвала.
Когда меня ранило, я облачилась в самые крепкие доспехи из самоконтроля и рацио, четко определила границы своего сознания и искренне удивлялась, почему мне хочется выть, стоит только немного потерять самообладание. Когда инсайды меня таки догоняли и расшатывали устойчивую клетку из мыслей и защитных механизмов, я ощетинивалась всеми видами клыков и когтей и страшно мстила всем вокруг за то, что меня сделали жертвой. Однажды я обнаружила очередное разорванное сердце в своих руках и увидела, как моя боль порождает огромное количество боли чужой, как я нанизываю на колючую проволоку своих поступков и мыслей всех, кто пытался открыться мне.
Правда в том, что бояться плохих вещей нормально.
Никто не знает, переживет ли он следующий день или изящным куском мяса и костей ляжет в уютный гроб от неудачно сложившихся обстоятельств. Никто не знает, как он будет жить без тех, кто наполняет их жизнь смыслом. Мы собираем себя из тысячи частей, но есть вещи, которые делают нас живыми - и когда с ними что-то случается, мы немного умираем. Потому мы так и боимся, ведь возможность потери куда страшнее, чем она сама. Но плохие вещи происходят независимо от того, готов ты или нет.
Однажды я приняла то, что я слабая. Что я не справилась с плохой вещью, лишилась чего-то очень важного, что делало меня живой, что определяло мою целостность. Однажды я позволила себе допустить, что плохие вещи случаются независимо от того, хочу я этого или нет. Я вылезла из колючей клетки и начала медленно, стежок за стежком, зашивать все те раны, что остались на мне - не осуждая себя за них, или хотя бы пытаясь не осуждать. Приняла, что это делает нас живыми, потому что бояться, терять, быть слабыми и ничтожными, открытыми, нелепыми, распятыми и непонимающими, к сожалению, иногда и означает быть живым.
Правда в том, что мы можем заботиться о себе.
Плохие вещи случаются, но каждый шрам - это не только опыт, но и напоминание. Это сигнальная система, географическая карта и шкала Рихтера в одном событии. И если все твое нутро говорит тебе о том, что этот человек, сознательно ли или нет, толкает тебя в жерло вулкана, столь похожего на соседний, еще не успевший скрыться за горизонтом, внимательно осмотрись - быть может тебе удастся уклониться и избежать очередного приземления твоих воздушных замков на твой же хребет.
Несмотря на то, что я старательно отпускаю вожжи навязчивого контроля и позволяю событиям просто происходить; несмотря на то, что я признаю за собой право быть беспомощной и доверчивой;
несмотря на то, что я каждый день провожу в нелегких попытках собрать себя и окружающую реальность с помощью бесконечной рефлексии, я четко знаю:
Если тебе больно, если тебя нанизывают на колючую проволоку из едких слов, обесценивания, грубости и насилия, нужно всеми силами защитить себя. Потому что плохие вещи происходят, независимо от того, хочешь ты или нет. Но иногда они не происходят, именно потому, что ты захотел не быть раненым.
Правда в том, что боль порождает только боль, но ты можешь учиться, как не причинять ее другим - и перестать испытывать самому.
